— Всё это очень чудно, — задумчиво произнёс Коля, но уже совсем другим голосом, чем раньше, — и вы мне кажетесь странным мальчиком. О, да, я так вас буду называть: Странный Мальчик. Но о том, что вы нам рассказали, я никогда не слыхал, не читал, и мне оно не приходило в голову. Может ли быть, — вопросил он, не то к нему обращаясь, не то к себе, — чтобы наша жизнь была сном, а наш сон — настоящей жизнью? Но ведь гора всё-таки есть и я сижу на ней. Сижу ли? Посмотрите, — он взмахнул руками, — я бью землю и это ведь наверное. Скоро нас позовут завтракать. Придёт толстая Маша. Дома есть мать и она нас ждёт. Как странно всё, что вы говорили. Как вас зовут?
— Алёша.
— Мне нравится ваше имя, — важно произнёс Коля, — но всё-таки будьте для нас "Странным Мальчиком". Я, кажется, буду вас любить. Послушайте, Странный Мальчик, я теперь сижу на горе и с вами разговариваю? Или мне это кажется?
— Вам кажется, — тихо отозвался Алёша. — Разве во сне вы так же не видите этой горы, товарищей и всё это вам не кажется настоящим? Во сне вы видите свет, хотя ваши глаза плотно закрыты; вы разговариваете, хотя не раскрываете рта; вы бегаете, а между тем ваши ноги неподвижны. Не правда ли?
— Это правда! — вскричал я.
— Совершенно верно, — подтвердил Коля. Только Стена брезгливо фыркнул и закурил.
— Вот видите, — продолжал Странный Мальчик, — и только проснувшись, вы узнаете, что оно было сном и неправдой. Для меня же обратно. Я знаю: то, что во сне со мной — есть истинная правда, и не верю тому, что есть здесь. Здесь ложь, гадкий сон, потому что жизнь должна быть счастьем, а не страданьем. "Там" же — правда, и она даёт счастье. Ах, я счастлив, когда наконец засыпаю.
Наступило молчание. Мы сидели и глядели на него, и теперь он представлялся нам совершенно иным и в другом свете. Как было дивно… Оборванный мальчик, которого мы хотели прибить, он был теперь больше, чем равный нам, и мы крепко уважали его. Своей уверенностью он точно убедил нас, что он сын царя. Разговор его соответствовал его сану, и нисколько не казалось уже неприятным; что он босой. Глядя на него, мы находили его всё более милым, а черты лица благородными, возвышенными.
— Скучно что-то очень, — произнёс Стёпа, зевнув и перевёртываясь на живот. — Нет, я уже пойду, — он неожиданно вскочил на ноги, — а то мне худо от батьки придётся. Даром только, прибег сюда.
Он постоял подле нас, видимо колеблясь, поглядел на солнце, с азартом почесался, совсем было уже тронулся, чтобы идти, как опять обернулся и, обращаясь к Странному Мальчику, произнёс с насмешкой:
— Так ты, стало быть, чёрт, теперь будто спишь?
— Я сказал, — ответил Странный Мальчик.
— Чудно что-то очень. Ну, а я то как, значит, по твоему: взаправду здесь или тоже сон твой?
— Вы, может быть, и существуете, но для меня вы — сон.
— Так… — зловеще произнёс Стёпа, — ну, а как я тебя вот этак тресну кулаком по этому месту?
У него загорались постепенно глаза, и руки сжимались в кулаки.
— Будешь ты кричать или нет?
— Я никогда не кричу, когда меня бьют. Мне, правда, от ударов больно, но я знаю, что никто меня не бьёт. Оттого и не кричу.
— А ну, попробую! — с жестокостью произнёс Стёпа, приблизившись к Странному Мальчику.
Тот даже не сделал движения, чтобы защищаться. Коля с любопытством смотрел, ожидая, что будет. Я только в волнении протянул руки. Но в это время Стёпа размахнулся и изо всей силы нанёс Странному Мальчику удар по лицу. Я крикнул от ужаса. Алёша покачнулся, с жалкой гримасой-улыбкой посмотрел на нас, провёл рукой по лицу, и опять уже сидел ровно, не издав ни звука.
Мы все молчали.
— Какие гадкие сны бывают, — прошептал Странный Мальчик.
— Я тебя дойму, — озверев, диким голосом вдруг крикнул Стёпа, — ты у меня закричишь!
— Ну, ты, — не дам больше, — сурово вмешался Коля и, обращаясь к Алёше, с важностью сказал:
— Странный Мальчик, вы выдержали с честью испытание и теперь я верю вашим словам. Хотите быть моим другом?
Алёша улыбнулся ему. Я же страдал и наслаждался счастьем. Стёпа всё стоял нахмурившись и исподлобья глядел на нас.
— Ну, и чёрт с вами, — вырвалось у него с досадой. Он плюнул и убежал.
Солнце стояло уже почти над головой и безжалостно жгло нас. Сверху как бы спускался огромный шар, наполненный жаром, а вдыхаемый воздух казался густым, нездоровым. Раскалённое серебро моря стояло неподвижно, а посреди него, как человек в пустыне, еле передвигалась лодочка. Слева отчётливо вырисовывалась невысокая церковь слободы и над крестом её летала стая голубей.
— Хочешь играть с нами? — спросил Коля у Странного Мальчика. — Но раньше я поведу тебя к нашему "ключу", где мы умоемся. Жарко очень.
— Я никогда не играю.
— Как не играешь, — вмешался я, — разве можно не играть?
— Я не люблю играть, — повторил Странный Мальчик, — я люблю думать. В игре нельзя быть свободным. Всё мешает, и от всего зависишь. Когда же я думаю, я совершенно свободен. К тому же игра утомляет и вместо удовольствия испытываешь слабость. Я очень слабый.
— О чём же ты думаешь? — спросил я с любопытством.
— Обо всём. Я сидел на скале и глядел на море. Лучшую радость ведь получаешь благодаря глазам. Я сижу неподвижно, и всё само, без моего усилия, входит в меня. Не только входит, но как бы просит разрешения войти. Я открываю глаза, и вся прекрасная даль входит в меня. Какое море ни широкое, но всё же сжимается, чтобы уместиться в моих глазах…
— Как у тебя умно всё выходит, — с жаром перебил я его.
Он улыбнулся и продолжал: